Вы когда-нибудь видели старые фотографии фабрик XIX века? Дети в возрасте десяти лет, стоящие у шестерёнок, чьи пальцы уже не работают, а тело - измучено. Женщины, работающие по 16 часов в сутки, с детьми на руках, потому что некому присмотреть за ними. Это не сцена из фильма. Это реальность, которую пережили миллионы людей. И именно поэтому многие до сих пор ненавидят промышленную революцию - не потому, что она была плохой, а потому что она была жестокой.

Рабство без цепей

Промышленная революция не началась с изобретения парового двигателя. Она началась с того, что люди перестали быть людьми в глазах своих работодателей. В Англии, где всё началось, фабрики требовали постоянного притока рабочей силы. Дворяне и крестьяне, потерявшие землю из-за огораживаний, не имели выбора. Они шли на фабрики - или умирали с голоду.

Дети до 12 лет работали по 14 часов в день. Они чистили шестерёнки, пока машины работали - и если пальцы застревали, их просто отрезали. В 1833 году в Англии прошли первые законы, ограничивающие детский труд - но только для детей старше девяти лет. До этого - никаких ограничений. Фабриканты платили детям в три раза меньше, чем взрослым. И не потому, что они были глупыми. Потому что дети были дешевле. И их можно было запихнуть в узкие пространства, где взрослый не поместился бы.

Здоровье - не приоритет

Представьте, что вы работаете в шахте, где воздух настолько загрязнён пылью, что вы кашляете кровью. Или в текстильной фабрике, где влажность - 90%, а температура - 38 градусов, потому что ткани не должны пересыхать. Пневмония, туберкулёз, повреждения лёгких - это не редкость. Это норма.

В 1842 году британский инспектор по труду Эдвард Ричардс опубликовал отчёт, в котором описал, как рабочие в угольных шахтах страдают от «разрушения тела до неузнаваемости». Он писал: «Мужчины, которые в 25 лет выглядят как 60-летние, не могут больше ходить, не могут поднять руку, не могут дышать глубоко». И всё это - потому что никто не заботился о них. Никто не проверял условия. Никто не приходил с медицинской помощью.

В России, где индустриализация началась позже, но не менее жестоко, на заводах под Петербургом и в Уральских горах умирали от холеры, тифа и истощения. В 1880-х годах смертность на заводах в 2-3 раза превышала смертность в сельской местности. И это - не из-за плохой гигиены. Это - из-за того, что заводы не считали жизнь рабочего ценной.

Разрушение семьи и общины

До промышленной революции человек жил в деревне. Он работал с землёй, с сезонами, с семьёй. Всё было связано. Ребёнок рос рядом с родителями. Бабушка помогала с уходом. Вечером - у костра, рассказы, песни.

Фабрика разрушила это. Люди переезжали в трущобы - тесные, грязные, без воды, без канализации. Семьи распадались. Мужчины уходили на смены, женщины - на фабрику, дети - на улицу. В Лондоне в 1850 году 40% детей в возрасте до 14 лет не ходили в школу - потому что их надо было отправить на работу, чтобы выжить.

В Казани, где я живу, в 1870-х годах на Казанском пороховом заводе рабочие жили в бараках по 15 человек на комнату. Никто не знал, кто из них умрёт в следующую ночь. Никто не заботился. Только один инженер - редкий исключение - писал письма в Петербург, требуя улучшений. Его уволили. Через год он умер от тифа.

Прогресс - за чужой смертью

Сегодня мы говорим: «Промышленная революция - это прогресс». И да, она принесла поезда, ткани, сталь, лампочки. Но за каждым из этих изобретений - сто человеческих жизней. В 1830-х годах в Бирмингеме, где делали оружие, 70% рабочих умирали до 30 лет. Их потомки не знали, что такое отец. Их дети не знали, что такое мать.

Инженеры, которые строили машины, жили в роскошных домах. Они ездили в каретах. Их дети учились в школах. А те, кто кормил эти машины - жили в ямах. Их имена не записывали. Их истории не учили в школах. Потому что история пишется победителями. А победителями были не рабочие - они были инструментом.

Почему мы до сих пор ненавидим это

Мы ненавидим промышленную революцию не потому, что она была плохой. Мы ненавидим её, потому что она научила нас, что человек - это расходный материал. Что если ты не производишь прибыль - ты не стоишь ничего. Что если ты устал - ты не имеешь права на отдых. Что если ты болеешь - ты не имеешь права на лечение.

Сегодня мы живём в мире, где алгоритмы управляют людьми. Где драйверы Uber работают 14 часов в сутки, потому что им не платят за ожидание. Где складские работники получают штрафы, если не успевают упаковать 200 коробок в час. Где на фабриках в Китае люди спят на полу, чтобы не пропустить смену. Это - не новое. Это - старое, перепакованное.

Промышленная революция не умерла. Она просто сменила форму. Теперь вместо паровых машин - алгоритмы. Вместо фабрикантов - акционеры. Вместо мастеров - менеджеры, которые не знают, как работает станок, но знают, сколько прибыли он должен приносить в минуту.

Что осталось после неё

Не всё плохо. Промышленная революция породила профсоюзы. Она заставила мир задуматься: а почему человек должен работать до смерти? Она привела к законам о труде, к восьмичасовому рабочему дню, к выходным. Но эти права не были подарком. Их отвоевали. Люди умирали. Они бастовали. Их били. Их сажали. И только после этого - начали меняться законы.

Сегодня мы можем позволить себе жаловаться на 9-5. Мы можем требовать отпуска. Мы можем отказаться от работы, если она нас убивает. Но мы забыли, что это - не дар свыше. Это - кровь, пот и слёзы тех, кого мы не помним.

История не про технологии

Промышленная революция - это не про паровые машины. Это про то, как общество решило, что прибыль важнее жизни. Это про то, как мы научились смотреть мимо страданий, если они не в наших домах. Это про то, как мы до сих пор оправдываем эксплуатацию словами: «Это нужно для прогресса».

Если вы когда-нибудь слышали, как кто-то говорит: «Люди сами выбрали работать на фабриках» - спросите: а что им было выбирать? Когда земля была отобрана? Когда хлеб подорожал в три раза? Когда у них не было ни денег, ни прав, ни голоса?

Промышленная революция не была злом. Но она была безразличием. И именно это - самое страшное. Потому что безразличие не умирает. Оно просто переодевается.